ОСОБЕННОСТИ ИЗОБРАЖЕНИЯ ЖИЗНЕННОЙ КАТАСТРОФЫ В ДРАМАТУРГИИ ДЛЯ ПОДРОСТКОВ
- Авторы: Свечникова Е.С., Тютелова Л.Г.1
-
Учреждения:
- Самарский национальный исследовательский университет имени академика С.П. Королева, Самара, РФ
- Выпуск: № 2(21) (2022)
- Страницы: 138-142
- Раздел: Литературоведение
- Дата публикации: 09.08.2023
- URL: https://vmuis.ru/smus/article/view/10373
- ID: 10373
Цитировать
Полный текст
Аннотация
В данной работе исследуются особенности и функции подростковой литературы и, в частности, современной драматургии для подростков, выявляются сходные черты с «новой драмой» для взрослых. На материале пьесы Е.Дорн «И мы смеемся» рассматривается такой способ изображения катастрофической ситуации, как замена «страшного» события рассказом героя, и возможность его интерпретации на сцене. Передавая «повествование» одному из героев, непосредственному участнику события, автор дает возможность читателю/зрителю узнать о произошедшем. Так, Дорн избегает открытого изображения расстрела Игорем одноклассников, не скрывая при этом значения представленного события. Драматург демонстрирует катастрофическое событие посредством нарушения классического развития действия, переходы от сцены к сцене оправданы логикой авторского сознания.
Полный текст
В нашем обществе принято считать, что детство должно быть счастливым и беззаботным. Но в жизни часто приходится наблюдать картину, которая далека от благополучия и счастья. Интерес писателей к «подростковой» теме обусловлен возможностью исследовать процесс формирования личности, её мировоззрения. Особенность подросткового возраста заключается в том, что для ребенка наиболее важным становится общение со сверстниками, которое, в основном, происходит в стенах школы: «Подросток, не игнорируя учение, придает значение общению» [1, с.419], расширяя, таким образом, границы своих знаний, постигая различные формы человеческого общения. Следовательно, если отношения со сверстниками у ребенка в этот период не складываются, он переживает кризис.
В связи со сдвигом в ценностной системе, изменением интересов тинейджера, возникает потребность в специальной подростковой литературе. Отличительной чертой детской и подростковой литературы является «органическое слияние искусства с требованиями педагогики» [2]. Это обуславливает функции, которые она выполняет.
Одна из основных функций – гносеологическая, заключается в том, что в произведении происходит знакомство читателя с определенными явлениями, событиями, фактами. Передача новых знаний может быть целью автора, но и произведения без четкой познавательной направленности будут способствовать расширению кругозора читателя.
Эстетическая функция связана с особого рода эмоциями, которые возникают при чтении – сопереживание герою, критика действий персонажей и т.д. Так как данная функция напрямую связана с тем, что литература – словесное искусство, книга должна формировать художественный вкус читателя.
Литература всегда освещает мир в соответствии с определенными ценностями, потому в ней реализуется нравственная (воспитательная) функция.
Без развлекательной функции невозможно представить детскую литературу: если ребенку неинтересно, не получится его воспитывать, наставлять, развивать и т.д. Эта функция реализуется с помощью иллюстраций, экранизаций, театральных постановок и пр.
Чувство взрослости толкает подростка к освоению «новых для себя «взрослых» видов взаимодействий» [1, с. 438], происходит идентификация со старшими, а потому развивается критическое отношение к миру взрослых. Таким образом, ребенок начинает испытывать чувство отстраненности от людей старшего возраста, которое при неблагоприятной социальной ситуации, трансформируется в противопоставление себя всему «взрослому». Современная подростковая литература служит иллюстрацией, отражением жизни и создает ощущение «живого» образа подростка.
Можно сказать, что подростковая литература, опираясь на особенности психологического развития ее читателя, реализует свои функции (прежде всего гносеологическую и воспитательную) и отражает актуальные для определенных возрастов проблемы, изображает «настоящих» подростков, помогая, таким образом, справляться с кризисными периодами читателю.
В пьесе Е.Дорн «И мы смеемся» [3] изображается класс, в котором каждый сталкивается с собственной «катастрофой». Главный герой, Игорь, оказывается жертвой буллинга со стороны одноклассников. Они издеваются над мальчиком, потому что он не такой как они – ему не интересно «быть в тренде».
Дорн, анализируя поведение героев, пытается найти причины их поступков. Способствует этому композиция пьесы – основные события представлены в ретроспекции. К началу пьесы прошло три дня, с момента расстрела Игорем одноклассников. Практически каждая сцена начинается с высказывания взрослого в «настоящем»: руководство школы и родители пытаются найти причины произошедшего, а затем вновь происходит переход в «прошлое».
В пьесе представлено драматическое действие «нового типа», Л.Г. Тютелова [4, с.30] отмечает, что основанием целостности, завершенности и единства такого действия становится автор со своим индивидуальным видением и оценкой драматической истории. Можно сказать, что происходит нарушение драматического канона, свойственное для «новой драмы». При прочтении пьесы сложно отметить традиционное движение от завязки к развязке через кульминацию, события постоянно перемещаются из одного временного плана в другой, сложно понять, кто на самом деле является главным героем – главные все. Иными словами, нельзя сказать, что действие развивается равномерно и поступательно.
Зритель/читатель узнает историю с позиции Саши, друга Игоря. История разворачивается на основании восприятия ее конкретным героем, однако время от времени «воспринимающий» герой выпадает из действия вовсе, а ракурс смещается на тех, кто первоначально кажется второстепенным. Таким образом, мы узнаем о проблемах каждого из ребят.
Саша, в основном, общается со зрителем/читателем «здесь и сейчас»; в событиях «прошлого» он фигурирует мало, а если ему и приходится в них действовать, тут же происходит переход в «настоящее».
Катастрофические события в жизни каждого ребенка автор оставляет за сценой, мы видим лишь их следствие – поведение подростков. О проблемах Игоря мы узнаем из рассказа Саши, о «неидеальной» жизни Сергея и Кати со слов полицейского. О некоторых переживаниях героев становится ясно из их диалогов друг с другом, которые больше похожи на разговоры со стенкой. Каждый из них думает лишь о своих проблемах, не слушая товарища. Особенно примечательна сцена, в которой Влад и Наташа думают каждый о своем. Она сопровождается авторским примечанием:
ВЛАД и НАТАША сидят на стульях лицом к зрительному залу. Это не диалог, это два внутренних монолога [3, с.8].
Особенности диалогов подчеркивают сложность положения подростков: они не разговаривают друг с другом, не разговаривают с родителями, они одиноки и поговорить о сложностях могут только с собой. Дорн акцентирует внимание на том, что в своих проблемах виноваты не только дети. Некомпетентность учителя привела к ужасным последствиям. Даже когда Саша и Наташа пришли рассказать Елене Сергеевне (Дорогуше) о том, что над Игорем издеваются, её внимание было сосредоточено на другом:
САША. Это не экзема. Это из-за того… из-за того, что его травят в классе.
ДОРОГУША. Травят?
САША. Мы потому и...
ДОРОГУША. (перебивает) Он мне не говорил ничего такого. И никто не говорил. Почему мне никто не говорит ничего?
НАТАША. Мы сейчас говорим.
ДОРОГУША. У меня все дети хорошие. [3, с.15].
После произошедшего Елена Сергеевна отрицает свою вину, пытается оправдаться, рассказывая, что подростки неуправляемы. Однако зритель/читатель видел поведение учителя. Саша просит ее вмешаться, но, кажется, она боится этой ситуации, будто забывает, что взрослая – она:
САША. Это Сергей и остальные. Ну, вы знаете. Это вышло из-под контроля всё. Надо чтобы кто-то взрослый вмешался.
ДОРОГУША. Да-да, наверное, нужно… Стоп, я? Я? [3, с.16].
Дети объясняют ей всё, что происходит в классе, рассказывают, как давно и каким образом одноклассники издеваются над Игорем, но в ответ слышат «вы драматизируете», «все дерутся», «только он сам может помочь себе». Елена Сергеевна считает, что всё в порядке и, если с детьми «дружить», то никаких проблем не будет. И мы можем предполагать, что отношения с учителем действительно были хорошие, так как подростки не побоялись пойти и рассказать о травле одноклассника, но учительница оказалась к этому не готова. Она не знала, как решить проблему, и даже не попыталась воспринять это серьезно.
Другие взрослые также действуют лишь в собственных интересах, не пытаясь помочь своим детям. Один из них выступает с критикой подростков, ради продвижения по карьерной лестнице – он баллотируется в администрации города; другие критикуют родителей за неправильное воспитание их детей, хотя дети каждого из них принимали участие в травле Игоря. Таким образом, драматург обращается не только к подростковой аудитории. Она изображает взрослых, которые называют «стандартные» причины произошедшего: компьютерные игры, социальные сети, отсутствие воспитания и веры, плохой охранник в школе, невнимательная учительница и т.д., но не называют главной причины – никто из них не интересовался жизнью своих детей.
Лейтмотивом становятся слова ремарки «Звучат крики, возглас «Нет, стой!», звук выстрела». Практически каждая сцена заканчивается именно так, постоянно напоминая о произошедшем и подчеркивая катастрофичность события. Можно сказать, что катастрофическая ситуация изображается драматургом путем демонстрации среды, в которой это произошло: каждый из детей имеет свою проблему, о которой ему не с кем поговорить. Разговоры с одноклассниками получаются нелепые: это только формальные диалоги, на самом деле реплики героев в большинстве случаев вовсе не связаны между собой:
СЕРЕЖА. Я хотел уговорить мать, чтоб уйти от него. Потому что он меня… он ее…
КАТЯ. Ты пойдешь в ТЦ?
СЕРЕЖА. Иногда сильно. Особенно если пьяный. Она однажды кровью кашляла. А у нас плитка белая. И брызги разлетелись. Красным по белому.
КАТЯ. Ты пойдешь в ТЦ?
СЕРЕЖА. Я думал, он плохой. Я думал, она хорошая.
КАТЯ. Пойдешь или нет?
СЕРЕЖА. А она тоже гнилая. Если она тоже гнилая, тогда как понять, кто хороший, Кать? Как понять? [3, с.6].
М.Н. Липовецкий предложил термин «гипернатурализм» [5] как обозначение провокационного течения в «новой драме». Пьесы гипернатуралистов призваны отразить современную жизнь такой, какая она есть, поэтому драматурги создают иллюзию документальности. Герой пьес – жертва, надломленный человек, жаждущий свободы и самоутверждения в чуждом ему пространстве. Художественная структура пьес подчинена раскрытию двух концептов – жертвы и насилия, отражающих светлые и темные ипостаси социума. Отголоски этого направления можно проследить и в пьесе Е.Дорн. Однако большинство жизненных катастроф не выносятся на сцену: мы не видим, как отец бьет Влада и его мать, как ругаются родители Наташи, почти ничего не знаем об отношениях Кати с матерью, но в то же время мы видим, как одноклассники издеваются над Игорем – сначала унижают его только словесно, а после и физически.
Можно отметить, что пьеса написана языком подростков, со сленговыми выражениями и лексикой, свойственной молодежи, для придания эффекта «достоверности».
Расстрел Игорем одноклассников также происходит «на глазах» у зрителя, но в то же время он завуалирован. Изображение катастрофического передано Саше, именно он описывает действия друга в своем рассказе. В качестве второго, вспомогательного способа, можно отметить ремарки, которые мы видим в тексте. Тем не менее, примечаний автора, как это должно быть реализовано, не дается. Таким образом, тем или иным режиссером, данное событие может быть скрыто от глаз зрителя (сохраняться лишь в Сашином рассказе), или частично выведено на сцену:
САША. Игорь плачет и стреляет.
ИГОРЬ. Ну, что, вам смешно? Вам смешно?
САША. Футболка на нем надета наизнанку, а на щеках красные пятна и следы от маркера. Въелись в кожу и не смываются. И никогда, наверное, не смоются.
ИГОРЬ. Смейтесь, смейтесь все.
Игорь стреляет дважды
ИГОРЬ. Смейтесь!
САША. Он так сильно трясется, что пистолет прыгает в руке. Но все… все как будто неправда. Мы как будто бы под водой. На полу лежат три тела. На стене рядом со мной красный отпечаток руки, а рядом дергается, прижимая руки к животу Сережа. Лужа крови под ним расползается в разные стороны, хищно захватывает пространство, проникает в трещинки паркета [3, с.21].
Помещение катастрофического события в рассказ одного из героев обусловлено тем, что зритель – подросток с еще неокрепшей психикой. Драматургу необходимо реализовать гносеологическую функцию подростковой литературы таким образом, чтобы не был показан дурной пример.
Основную мысль автор помещает в финальные речи Директора и Саши, которые, кажется, единственные осознали катастрофичность ситуации. Они признают свою вину в произошедшем и говорят о том, что печального исхода можно было избежать; еще не поздно обратить внимание друг на друга, научиться слышать ближнего.
Таким образом, в пьесе Е.Дорн изображает катастрофическое событие посредством нарушения классического развития действия. Логика авторского сознания оправдывает переходы от сцены к сцене. Драматург «отдает» повествование одному из героев, непосредственному участнику события, через рассказ которого читатель/зритель узнает о произошедшем. Так Дорн избегает открытого изображения расстрела Игорем одноклассников, при этом не скрывая значения этого события. Пьеса обращена одновременно к подросткам и взрослым, автор показывает, что в случившемся виноваты все: родители, которые были невнимательны к своим детям, подростки, жестоко относившиеся к товарищу, учителя.
Об авторах
Екатерина Сергеевна Свечникова
Автор, ответственный за переписку.
Email: svechnikovakaterina@yandex.ru
Россия
Лариса Геннадьевна Тютелова
Самарский национальный исследовательский университет имени академика С.П. Королева, Самара, РФ
Email: largenn@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-1378-2676
https://ssau.ru/staff/519466-tyutelova-larisa-gennadevna
Доктор филологических наук, доцент
Scopus Author ID: 57203169424
AuthorID (РИНЦ): 16756755
Россия, 443086, Российская федерация, Самара, Московское шоссе, 34