FEATURES OF THE DEPICTION OF A LIFE CATASTROPHE IN DRAMATURGY FOR TEENAGERS

Свечникова Екатерина Сергеевна; Ekaterina Svechnikova; Тютелова Лариса Геннадьевна; Larisa Tyutelova

FEATURES OF THE DEPICTION OF A LIFE CATASTROPHE IN DRAMATURGY FOR TEENAGERS

Authors: Svechnikova E., Tyutelova L.¹
Affiliations:
1. Samara National Research University, Samara, Russian Federation
Issue: No 2(21) (2022)
Pages: 138-142
Section: Literary criticism
Published: 09.08.2023
URL: https://vmuis.ru/smus/article/view/10373
ID: 10373

Cite item

Abstract

In the article examines the features and functions of adolescent literature and, in particular, modern drama for teenagers, identifies similarities with the "new drama" for adults. Based on the material of the play E.Dorn "And we laugh" considers such a way of depicting a catastrophic situation as replacing a "terrible" event with a hero's story, and the possibility of its interpretation on stage. By "passing" the narrative to one of the heroes, a direct participant in the event, the author gives the reader/viewer the opportunity to learn about what happened through the hero's story. So Dorn avoids the open image of Igor's shooting of classmates, while preserving the meaning of the presented event. The playwright demonstrates a catastrophic event by disrupting the classical development of the action, transitions from scene to scene are justified by the logic of the author's consciousness.

Full Text

В нашем обществе принято считать, что детство должно быть счастливым и беззаботным. Но в жизни часто приходится наблюдать картину, которая далека от благополучия и счастья. Интерес писателей к «подростковой» теме обусловлен возможностью исследовать процесс формирования личности, её мировоззрения. Особенность подросткового возраста заключается в том, что для ребенка наиболее важным становится общение со сверстниками, которое, в основном, происходит в стенах школы: «Подросток, не игнорируя учение, придает значение общению» [1, с.419], расширяя, таким образом, границы своих знаний, постигая различные формы человеческого общения. Следовательно, если отношения со сверстниками у ребенка в этот период не складываются, он переживает кризис.

В связи со сдвигом в ценностной системе, изменением интересов тинейджера, возникает потребность в специальной подростковой литературе. Отличительной чертой детской и подростковой литературы является «органическое слияние искусства с требованиями педагогики» [2]. Это обуславливает функции, которые она выполняет.

Одна из основных функций – гносеологическая, заключается в том, что в произведении происходит знакомство читателя с определенными явлениями, событиями, фактами. Передача новых знаний может быть целью автора, но и произведения без четкой познавательной направленности будут способствовать расширению кругозора читателя.

Эстетическая функция связана с особого рода эмоциями, которые возникают при чтении – сопереживание герою, критика действий персонажей и т.д. Так как данная функция напрямую связана с тем, что литература – словесное искусство, книга должна формировать художественный вкус читателя.

Литература всегда освещает мир в соответствии с определенными ценностями, потому в ней реализуется нравственная (воспитательная) функция.

Без развлекательной функции невозможно представить детскую литературу: если ребенку неинтересно, не получится его воспитывать, наставлять, развивать и т.д. Эта функция реализуется с помощью иллюстраций, экранизаций, театральных постановок и пр.

Чувство взрослости толкает подростка к освоению «новых для себя «взрослых» видов взаимодействий» [1, с. 438], происходит идентификация со старшими, а потому развивается критическое отношение к миру взрослых. Таким образом, ребенок начинает испытывать чувство отстраненности от людей старшего возраста, которое при неблагоприятной социальной ситуации, трансформируется в противопоставление себя всему «взрослому». Современная подростковая литература служит иллюстрацией, отражением жизни и создает ощущение «живого» образа подростка.

Можно сказать, что подростковая литература, опираясь на особенности психологического развития ее читателя, реализует свои функции (прежде всего гносеологическую и воспитательную) и отражает актуальные для определенных возрастов проблемы, изображает «настоящих» подростков, помогая, таким образом, справляться с кризисными периодами читателю.

В пьесе Е.Дорн «И мы смеемся» [3] изображается класс, в котором каждый сталкивается с собственной «катастрофой». Главный герой, Игорь, оказывается жертвой буллинга со стороны одноклассников. Они издеваются над мальчиком, потому что он не такой как они – ему не интересно «быть в тренде».

Дорн, анализируя поведение героев, пытается найти причины их поступков. Способствует этому композиция пьесы – основные события представлены в ретроспекции. К началу пьесы прошло три дня, с момента расстрела Игорем одноклассников. Практически каждая сцена начинается с высказывания взрослого в «настоящем»: руководство школы и родители пытаются найти причины произошедшего, а затем вновь происходит переход в «прошлое».

В пьесе представлено драматическое действие «нового типа», Л.Г. Тютелова [4, с.30] отмечает, что основанием целостности, завершенности и единства такого действия становится автор со своим индивидуальным видением и оценкой драматической истории. Можно сказать, что происходит нарушение драматического канона, свойственное для «новой драмы». При прочтении пьесы сложно отметить традиционное движение от завязки к развязке через кульминацию, события постоянно перемещаются из одного временного плана в другой, сложно понять, кто на самом деле является главным героем – главные все. Иными словами, нельзя сказать, что действие развивается равномерно и поступательно.

Зритель/читатель узнает историю с позиции Саши, друга Игоря. История разворачивается на основании восприятия ее конкретным героем, однако время от времени «воспринимающий» герой выпадает из действия вовсе, а ракурс смещается на тех, кто первоначально кажется второстепенным. Таким образом, мы узнаем о проблемах каждого из ребят.

Саша, в основном, общается со зрителем/читателем «здесь и сейчас»; в событиях «прошлого» он фигурирует мало, а если ему и приходится в них действовать, тут же происходит переход в «настоящее».

Катастрофические события в жизни каждого ребенка автор оставляет за сценой, мы видим лишь их следствие – поведение подростков. О проблемах Игоря мы узнаем из рассказа Саши, о «неидеальной» жизни Сергея и Кати со слов полицейского. О некоторых переживаниях героев становится ясно из их диалогов друг с другом, которые больше похожи на разговоры со стенкой. Каждый из них думает лишь о своих проблемах, не слушая товарища. Особенно примечательна сцена, в которой Влад и Наташа думают каждый о своем. Она сопровождается авторским примечанием:

ВЛАД и НАТАША сидят на стульях лицом к зрительному залу. Это не диалог, это два внутренних монолога [3, с.8].

Особенности диалогов подчеркивают сложность положения подростков: они не разговаривают друг с другом, не разговаривают с родителями, они одиноки и поговорить о сложностях могут только с собой. Дорн акцентирует внимание на том, что в своих проблемах виноваты не только дети. Некомпетентность учителя привела к ужасным последствиям. Даже когда Саша и Наташа пришли рассказать Елене Сергеевне (Дорогуше) о том, что над Игорем издеваются, её внимание было сосредоточено на другом:

САША. Это не экзема. Это из-за того… из-за того, что его травят в классе.

ДОРОГУША. Травят?

САША. Мы потому и...

ДОРОГУША. (перебивает) Он мне не говорил ничего такого. И никто не говорил. Почему мне никто не говорит ничего?

НАТАША. Мы сейчас говорим.

ДОРОГУША. У меня все дети хорошие. [3, с.15].

После произошедшего Елена Сергеевна отрицает свою вину, пытается оправдаться, рассказывая, что подростки неуправляемы. Однако зритель/читатель видел поведение учителя. Саша просит ее вмешаться, но, кажется, она боится этой ситуации, будто забывает, что взрослая – она:

САША. Это Сергей и остальные. Ну, вы знаете. Это вышло из-под контроля всё. Надо чтобы кто-то взрослый вмешался.

ДОРОГУША. Да-да, наверное, нужно… Стоп, я? Я? [3, с.16].

Дети объясняют ей всё, что происходит в классе, рассказывают, как давно и каким образом одноклассники издеваются над Игорем, но в ответ слышат «вы драматизируете», «все дерутся», «только он сам может помочь себе». Елена Сергеевна считает, что всё в порядке и, если с детьми «дружить», то никаких проблем не будет. И мы можем предполагать, что отношения с учителем действительно были хорошие, так как подростки не побоялись пойти и рассказать о травле одноклассника, но учительница оказалась к этому не готова. Она не знала, как решить проблему, и даже не попыталась воспринять это серьезно.

Другие взрослые также действуют лишь в собственных интересах, не пытаясь помочь своим детям. Один из них выступает с критикой подростков, ради продвижения по карьерной лестнице – он баллотируется в администрации города; другие критикуют родителей за неправильное воспитание их детей, хотя дети каждого из них принимали участие в травле Игоря. Таким образом, драматург обращается не только к подростковой аудитории. Она изображает взрослых, которые называют «стандартные» причины произошедшего: компьютерные игры, социальные сети, отсутствие воспитания и веры, плохой охранник в школе, невнимательная учительница и т.д., но не называют главной причины – никто из них не интересовался жизнью своих детей.

Лейтмотивом становятся слова ремарки «Звучат крики, возглас «Нет, стой!», звук выстрела». Практически каждая сцена заканчивается именно так, постоянно напоминая о произошедшем и подчеркивая катастрофичность события. Можно сказать, что катастрофическая ситуация изображается драматургом путем демонстрации среды, в которой это произошло: каждый из детей имеет свою проблему, о которой ему не с кем поговорить. Разговоры с одноклассниками получаются нелепые: это только формальные диалоги, на самом деле реплики героев в большинстве случаев вовсе не связаны между собой:

СЕРЕЖА. Я хотел уговорить мать, чтоб уйти от него. Потому что он меня… он ее…

КАТЯ. Ты пойдешь в ТЦ?

СЕРЕЖА. Иногда сильно. Особенно если пьяный. Она однажды кровью кашляла. А у нас плитка белая. И брызги разлетелись. Красным по белому.

КАТЯ. Ты пойдешь в ТЦ?

СЕРЕЖА. Я думал, он плохой. Я думал, она хорошая.

КАТЯ. Пойдешь или нет?

СЕРЕЖА. А она тоже гнилая. Если она тоже гнилая, тогда как понять, кто хороший, Кать? Как понять? [3, с.6].

М.Н. Липовецкий предложил термин «гипернатурализм» [5] как обозначение провокационного течения в «новой драме». Пьесы гипернатуралистов призваны отразить современную жизнь такой, какая она есть, поэтому драматурги создают иллюзию документальности. Герой пьес – жертва, надломленный человек, жаждущий свободы и самоутверждения в чуждом ему пространстве. Художественная структура пьес подчинена раскрытию двух концептов – жертвы и насилия, отражающих светлые и темные ипостаси социума. Отголоски этого направления можно проследить и в пьесе Е.Дорн. Однако большинство жизненных катастроф не выносятся на сцену: мы не видим, как отец бьет Влада и его мать, как ругаются родители Наташи, почти ничего не знаем об отношениях Кати с матерью, но в то же время мы видим, как одноклассники издеваются над Игорем – сначала унижают его только словесно, а после и физически.

Можно отметить, что пьеса написана языком подростков, со сленговыми выражениями и лексикой, свойственной молодежи, для придания эффекта «достоверности».

Расстрел Игорем одноклассников также происходит «на глазах» у зрителя, но в то же время он завуалирован. Изображение катастрофического передано Саше, именно он описывает действия друга в своем рассказе. В качестве второго, вспомогательного способа, можно отметить ремарки, которые мы видим в тексте. Тем не менее, примечаний автора, как это должно быть реализовано, не дается. Таким образом, тем или иным режиссером, данное событие может быть скрыто от глаз зрителя (сохраняться лишь в Сашином рассказе), или частично выведено на сцену:

САША. Игорь плачет и стреляет.

ИГОРЬ. Ну, что, вам смешно? Вам смешно?

САША. Футболка на нем надета наизнанку, а на щеках красные пятна и следы от маркера. Въелись в кожу и не смываются. И никогда, наверное, не смоются.

ИГОРЬ. Смейтесь, смейтесь все.

Игорь стреляет дважды

ИГОРЬ. Смейтесь!

САША. Он так сильно трясется, что пистолет прыгает в руке. Но все… все как будто неправда. Мы как будто бы под водой. На полу лежат три тела. На стене рядом со мной красный отпечаток руки, а рядом дергается, прижимая руки к животу Сережа. Лужа крови под ним расползается в разные стороны, хищно захватывает пространство, проникает в трещинки паркета [3, с.21].

Помещение катастрофического события в рассказ одного из героев обусловлено тем, что зритель – подросток с еще неокрепшей психикой. Драматургу необходимо реализовать гносеологическую функцию подростковой литературы таким образом, чтобы не был показан дурной пример.

Основную мысль автор помещает в финальные речи Директора и Саши, которые, кажется, единственные осознали катастрофичность ситуации. Они признают свою вину в произошедшем и говорят о том, что печального исхода можно было избежать; еще не поздно обратить внимание друг на друга, научиться слышать ближнего.

Таким образом, в пьесе Е.Дорн изображает катастрофическое событие посредством нарушения классического развития действия. Логика авторского сознания оправдывает переходы от сцены к сцене. Драматург «отдает» повествование одному из героев, непосредственному участнику события, через рассказ которого читатель/зритель узнает о произошедшем. Так Дорн избегает открытого изображения расстрела Игорем одноклассников, при этом не скрывая значения этого события. Пьеса обращена одновременно к подросткам и взрослым, автор показывает, что в случившемся виноваты все: родители, которые были невнимательны к своим детям, подростки, жестоко относившиеся к товарищу, учителя.

×