THE PROBLEM OF THE HERO'S IDENTITY IN F. M. DOSTOEVSKY'S NOVEL "CRIME AND PUNISHMENT"

Full Text

«Аксиологический поворот», наметившийся  в отечественном литературоведении в начале 1990-х годов, был своеобразной реакцией на методологию  советского периода и на приемы формального и структурного анализа, сводивших содержание художественного произведения к двум крайностям: либо к социологическим, либо к инструментальным смыслам. Выработка новой методологии и пересмотр ценностей неизбежно привели к активному использованию в филологических исследованиях таких основополагающих категорий, которые связаны не столько с проблемами типологической поэтики, сколько аксиологии и антропологии.

Поэтому не случайно в достоевистике стали звучать призывы к преодолению подходов, сдерживающих проникновение в духовно-содержательные глубины  текстов Ф. М. Достоевского. Так, С. А. Кибальник, анализируя «Основные тенденции современного изучения творчества Ф. М. Достоевского», справедливо призывает во благо понимания творческого наследия художника окончательного отказаться от всех внеположных самому писателю призм, сквозь которые было принято смотреть на него, причем отказаться не только от марксистской и структуралистской «призм», но и бахтинистской [1, с. 67–83].

 

            Постановка проблемы

Как показывает всплеск общественного интереса к биографии, произведениям, письмам, дневникам Достоевского, вызванный празднованием 200-летия со дня рождения писателя, среди совокупности научных работ о Достоевском выделяется цикл, посвященный антропологической проблематике.  Следует отметить исследования И. И. Евлапмиева  «Образ Христа в философском мировоззрении Ф. М. Достоевского» [2], А. Г. Гачевой «Человек и история в мире Достоевского: версии персонажей и версии писателя» [3],  статьи И. П. Смирнова  «Критическая антропология Достоевского» [4], труды авторских коллективов «Богословие Достоевского» [5], «Антропология Достоевского» [6], «Философская антропология Ф. М. Достоевского» [7]. Однако проблема  идентичности рассматривается в них только косвенно.

С другой стороны, идентичность как субъектная форма самотождественности, как поиск ценностей мира, воспринимаемых человеком как его собственная подлинность,   привлекает внимание исследователей: философов, социологов, психологов и в меньшей степени литературоведов. Проблеме идентичности в творчестве Достоевского посвящена только одна работа: это монография С. М. Климовой «Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой» [8]. Однако социокультурный подход С. М. Климовой, ориентированный на выявление в героях идейно-политических откликов эпохи, хотя и имеет свое преимущество (позволяет сблизить героев с тем или иным идеологическим настроением общества), все же значительно сужает сложную проблематику идентичности,  которая не ограничивается идеологемами времени.

Следовательно, открывается научная возможность осмысления всех форм идентичности (не только социально-политических, идеологических, но и духовных), воплощенных  в произведениях Достоевского, в данном случае — в романе «Преступление и наказание». А учитывать духовную сферу идентичности героя необходимо, так как, по Достоевскому, в жертвенном служении ближнему заключается не просто отличительная черта героической личности, но и историческое призвание русского человека: «Стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовию всех наших братьев, а в конце  концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!» [9, т. 26, с. 148].

            Ход и результаты исследования

Для дальнейшего исследования введем необходимые понятия. Идентичность — совокупность психо-ментальных и этических, поведенческих способностей человека, воспринимаемых им как его экзистенциальная подлинность. Идентичность, можно сказать, есть отождествление себя со смыслами вещей, социумом, отечеством, верой и многим другим. Сфера идентичности — ценностная, иерархически выстроенная сфера.   Идентичность — это процесс и состояние, позволяющие человеку представить себя определенным, обнаружить свою принадлежность к разным социальным, культурным, религиозным общностям, артефактам, ценностям и отождествить себя с ними, а также переживать эти ценности как собственную реальность. У каждого человека есть свой набор идентичностей: от материальных до духовных ценностей. Но очень важно определить иерархию таких избранных человеком ценностей и смыслов, определяющих его судьбу. При рассмотрении героев романа с точки зрения  проявления в них разных форм идентичности необходимо ответить на вопросы: какая ценность определяет человека, телесная, материальная или духовная; какие приоритеты ценностной идентичности он ставит для себя на вершину своей самости?

Переориентация исследовательского внимания с вопросов типологической поэтики на  субъектно-ценностные аспекты антропного поведения  человека позволяет выявить и описать в романе «Преступление и наказание» две модели идентичности, основанные на бинарной и тринитарной структурах сознания.

Как справедливо пишет Ю. Г. Нигматуллина, очевидные просчеты и даже кризисы современной цивилизации   обусловлены господством в общественном и научном сознании бинарных предпосылок мышления. Формами логико-грамматического проявления бинаризма выступают конструкции «либо — либо», «если не это, то то», «или это, или то», то есть данные конструкции предзаданных установок становятся верховными хозяевами «нашего» отношения к миру и человеку [10, с. 26–42].

«Бинарный» герой (Раскольников, Лужин, Разумихин, Свидригайлов) замыкается на идеях, мотивах эгоцентричного порядка, рассматривает себя в противопоставлении Другому как центр осуществления блага.

Родион Романович Раскольников — подвижный персонаж, растущий герой. Свой жизненный подвиг он начинает в рамках бинарных схем сознания, и, только пережив трагическое испытание как следствие бинаризма, только потом он переходит к тринитарной идентичности. Изначально идентичность Раскольникова основана на «эго». Эго-идентичность, попытка её отстоять преследует Раскольникова на протяжении всего романа. Герой в стремлении утвердить своё «Я» опирается на две теории: «арифметическую» и «аристократическую». В силу первой теории ему помог уверовать  подслушанный в трактире разговор студента и офицера. Студент заключает: «Убей ее (Алену Ивановну — А. Ю.) и возьми ее деньги, с тем чтобы с их помощию посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу... За одну жизнь – тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен – да ведь тут арифметика!» [9, т. 6, с. 54]. Аристократическую теорию он объясняет так: «Я только в главную мысль мою верю. Она именно состоит в том, что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово» [9, т. 6, с. 200].

И та, и другая теории ставят Раскольникова в его самосознании на вершину общественной пирамиды и дают ему волевое право переступить закон, Теории укрепляют мироощущение и мотивацию действий Раскольникова. Он переживает свою значимость, думает, что его назначение миссианское. Теории он воспринимает экзистенциально, как собственную судьбу, и, примеряя их на себя, совершает    убийство как акт личностного самоутверждения и как доказательство своего великого предназначения. 

Однако  по своей природе, по своим сердечным качествам Раскольников оказался более чутким и глубоким человеком. Он вопреки своим теориям — мнимой логоцентричной идентичности — откликается на зовы сердца и совести.

Первое проявление внутреннего сомнения в своей избранности, начало пути к покаянию — это страстная попытка самооправдания. Но, оправдывая себя в разговоре с Соней, он вдруг встречается с носителем другой — жизненной — логики, другого мироощущения «не от мира сего». На этом этапе бинарность его мышления («зацикленности» на себе) начинает нарушаться. Соня отвечает ему не умом, а сердцем. Она пребывает в другой — духовной — перспективе. Основания своего бытия она видит в Боге: Он держатель ее нравственной чистоты в «аде растления» [11, с. 270]. В богословских вопросах Раскольников социально-механический человек, говорящий языком выверенной логики. При первом упоминании Бога в разговоре с Соней Раскольников произносит такую реплику: «Да, может, и Бога-то совсем нет» [9, т. 6, с. 246].  Но для Сони Бог — это не категория ума, а живое чувство, явленное в смиренном служении близким: «А с ними-то что будет?» [9, т. 6, с. 247]. Родион своим недоумением по инерции отрицает образ и подобие Божие, коим является человек, а Соня своей жертвенной любовью спасает от голодной смерти семью, несмотря на то, что избранный ею путь спасения по всем общепринятым социальным меркам позорен. Соня является носительницей тринитарной идентичности, включающей в себя нерасторжимую связь «я и другого», скрепленную благодатию Божией. «Что ж бы я без Бога была?» — эти слова как свое сердечное знание Соня прошептала «быстро, энергически» и посмотрела на Раскольникова «засверкавшими глазами». [9, т. 6, с. 248].

Раскольников, увлекаясь теориями, отступает от своей природной, детской идентичности, потерял себя подлинного. Как пишет Достоевский, Родион с детства был склонен к христианскому состраданию. Так, Раскольников  вспоминает: «А помните, маменька, я влюблен-то был и жениться хотел. Она больная такая девочка была совсем хворая; нищим любила подавать, и о монастыре всё мечтала. Будь она еще хромая аль горбатая, я бы, кажется, еще больше ее полюбил…» [9, т. 6, с. 321]. Данный эпизод в полной мере показывает человеческие качества Родиона, его сострадание к обиженным и несчастным. Такой же героиней по изначальной и неизменной своей природе оказывается и Соня. В ней Раскольников почувствовал родственную душу и в полной мере проявил сострадание к ней.

Смог ли Раскольников искренне раскаяться в своем деянии? Герой осознает тяжесть своего поступка, но логически делает ложные выводы из него. Он считает свою теорию оправданной, только он сам из-за своей слабости в неё не вписался: «Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!..» [9, т. 6, с. 322].

Как видим, проблема подлинной идентичности Раскольникова, по мысли Достоевского, не может быть решена  на путях логики и самооправдания.

Соня предлагает Раскольникову путь избавления от мучений, ведущий к вере. Она надевает на него крест, и он произносит такие слова: «Это, значит, символ того, что крест беру на себя, хе-хе! И точно, я до сих пор мало страдал!» [9, т. 6, с. 403]. Как утверждает К. А. Степанян, Раскольников ассоциирует свои мучения с мучениями Христа, но еще до конца не осознает жертву Иисуса во имя человечества [12, c. 101].

Символична сцена покаяния Раскольникова: «Он стал на колени среди площади, поклонился до земли и поцеловал эту грязную землю, с наслаждением и счастием. Он встал и поклонился в другой раз» [9, т. 6, с. 351].

Примечательно, что в момент раскаяния Раскольникова на площади, когда внутренне начинает осуществляться его переход к тринитарному сознанию,  когда начинается процесс исключения бесчеловечных идей из его иерархии ценностей,  — в этот момент в плоды покаяния Раскольникова верит пьяный мещанин: «Это он в Иерусалим идет, братцы, с детьми, с родиной прощается, всему миру поклоняется, столичный город Санкт-Петербург и его грунт лобызает» [9, т. 6, с. 405]. Иерусалим — символ прихода к Богу, духовно-нравственная перспектива, ведущая к исправлению и очищению от скверны грехов, явленных в модных теориях.

Следует обратить внимание на повествовательный парадокс, связанный с подлинной идентичностью героя. Раскольников начинает путь к очищению на страницах романа, но в романном пространстве прихода к тринитарному сознанию мы не наблюдаем. Как всякое таинство Достоевский этот непростой для Родиона путь оставляет за «кулисами», а читателю дает только «подсказки»: весна за окном тюрьмы, Евангелие под подушкой, нарастающее душевное смятение — всё это свидетельствует о начале возрождения и преображения Родиона Раскольникова.

«Тринитарный» герой, каким является безусловно Соня Мармеладова, в жертвенном служении Другому как источнику абсолютного блага способен силой смиренной любви ко всякому ближнему изменить и преобразовать его «собственность» (М. Штирнер), вывести его за узкие пределы личностного, идеологического, национального, политического своеволия «в сферу гармонического созвучия душ» [13, с. 31].

Софья Семеновна Мармеладова является носительницей тринарной идентичности. Её целостное мироощущение статично и догматично, потому что на вершине его ценностной иерархии находится Бог как даритель внутренней силы и убежденности в избранном пути.

Соня приняла на себя жертву ради спасения от голодной смерти семьи своего отца. Её муки, её выбор сравниваются с жертвой Иисуса: она сораспинается вместе с Ним, как и Он не покидает ее.

Соня свято верит в человека не с позиции индивидуального сознания, а как в творение Божие, и готова ради человека на самопожертвование. Она жертвует собой в множестве ситуаций. Она несет ответственность не только за живых, но и мертвых. Для подтверждения данного тезиса вспомним эпизод, когда Родион ошибается при произнесении её имени: «Ах да… Софья Ивановна… – Софья Семеновна, – поправил Раскольников» [9, т. 6, с. 186]. Ошибается Раскольников не случайно. Данная оговорка свидетельствует о крестном родстве Сони с Лизаветой Ивановной, невинно убитой Раскольниковым: «Мы с Лизаветой крестами поменялись, она мне свой крест, а я ей свой образок дала» [9, т. 6, с. 324]. Соня, нося крест Лизаветы, продолжает жить за неё, становится её двойником. Раскольников, сознаваясь Соне в убийстве, в этот момент видит в её лице знакомые черты: «В ее лице как бы увидел лицо Лизаветы так же бессильно, с тем же с испугом, смотрела она на него выставив вперед левую руку» [9, т. 6, с. 315]. Раскольников берет крест Сони, тем самым осознает своё преступление уже не как акт самоутверждения, а как покушение в другом на образ Божий. С этого момента начинается его путь к искуплению.

На каторге Соня дарит свою заботу и любовь заключенным. На каторге она помогает не только Раскольникову, но и каторжанам. В Соне заключенные чувствовали любовь и сердечность, смежные с её религиозной идентичностью, называли ее «Матушка, Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!» [9, т. 6, с. 419].

 Если в Раскольникове преобладало бинарное сознание, основанное на «эго» как высшей ценности в иерархии жизненных смыслов, и определяло его отношения с миром, то в Соне вера в Господа истинна, экзистенциальна и воспринимается ею даже в страдании как благодать. Её идентичность тринитарна и определяется тем, что на вершине ее ценностной иерархии находится Господь, дарующий ей любовь  как духовно-спасительную и всепобеждающую силу, которую она чувствует и в жертвенном служении.

 

            Заключение

Творчество Достоевского обладает как эвристическим, так и духовно-нравственным потенциалом, востребованным современным обществом не только как эстетический феномен. Художественная антропология Достоевского, «почвенно» укорененная в христианстве, онтологична и в этом своем «статусе», переступая рамки эстетического,  обращена к читателю, сопряжена с его социальным и прежде всего духовным (религиозным) опытом (или способствует его пробуждению). Именно о таком эффекте произведений Достоевского пишет Т. А. Касаткина:  «Художественные богословские тексты также являются областью получения опыта и пространством перестройки себя во взаимодействии с автором» [14, с. 18]. Как раз внимание к проблеме идентичности в творчестве Достоевского открывает перспективы для дальнейшего научного осмысления возможностей тринитарного типа культуры и педагогических разработок в этом направлении.

About the authors

Alexey Evgenevich Yudin

Samara National Research University named after Academician S. P. Korolev

Author for correspondence.
Email: alexyudin.10@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-8375-6078

Student

Russian Federation, 443086, Russia, Samara, Moskovskoe shosse, 34.

Supplementary files