POETICS OF TANGIBILITY AS AN ATTEMPT OF COMPREHENDING REALITY

Full Text

Художественные практики представ-ляют собой особого рода попытку осмысле-ния и постижения реальности. В отличие от естественнонаучного дискурса, который традиционно принято отделять от искусства и религии в связи с коренными различиями подходов и внутренних закономерностей схватывания действительности, дискурс ли-тературный не подразумевает прямое выска-зывание, выбирая путь ассоциативного, ги-бридного (то есть находящегося на границе между логическим и интуитивным) выстра-ивания картины мира. Однако точкой пересечения всякого рода систем представления о действительно-сти, будь то квантовая физика или пейзаж-ная лирика, является язык. М. Ямпольский пишет: «Воображение и познание не могут совпасть. Реальность не может завершиться в понятии, обрести тотальность» [1, с. 158]. Воображение - это в первую очередь след-ствие иррационального познания мира, на опыте воображения выстраиваются все про-изведения искусства, которые наиболее ярко обнаруживают множественность языков: каждое проявление культуры так или иначе использует либо естественный язык в его обработке (литература), либо создаёт свой семиотический код (живопись), который всё равно неизбежно вторичен, так как не мыс-лится без метаязыка, существующий исклю-чительно в вербальной форме. Отсюда сле-дует, что наше сознание и наш понятийный аппарат базируются на линвго-логических конструкциях, которые выстраивают опре-делённую логику cogito. Таким образом, язык сам по себе можно назвать метафорой мироздания, и именно это оказывается фак-тором сближения познания и творчества. Актуализация языка как такого рода метафоры, как представляется, наиболее по-казательна в творчестве Аркадия Драгомо-щенко. Его поэтика пока недостаточно ис-следована, однако ряд учёных предложили примечательные и продуктивные подходы, в их числе М. Ямпольский, а также А. Глазова, Е. Павлов, А. Уланов, М. Молнар, Дж. Эд-монд, Д. Иоффе, Н. Азарова, Е. Северская, Е. Петровская. Д. Голынко-Вольфсон в связи с особенностями языка поэзии Драгомощен-ко пишет следующее: «Поэзия Драгомощен-ко работает с языком как с универсальным медиумом, с его грамматическими построе-ниями и синтаксическими связями, лингви-стическими конструктами и семиотически-ми соответствиями. В поэзии Аркадия язык стремится достичь своих структурных пре-делов, <…> освободиться от собственных норм и правил. Одновременно язык в поэти-ческой системе Аркадия <…> занимается собственной авторефлексией, осмысляет свои философские основания <…> Поэтиче-ский метод Драгомощенко возможно опре-делить как языковую философию современ-ности» [2]. Да, действительно, Драгомощен-ко интересует философия, в каком-то смысле онтология языка. Его тексты представляют собой не вовлечённую в политические, со-циальные и идеологические процессы тер-риторию, где происходит изучение бытия предметов, растений, явлений природы в максимальной возможной «изолирующей» независимости от человеческого глаза и присутствия. А. Уланов в статье «Возможно неточно» резюмирует: «Поэзия не как сооб-щение, подлежащее расшифровке, но как способ существовать, смотреть. Дело автора - дать предметам высказаться» [3]. Такая по-зиция, в некоторой степени новаторская, выводит поэтические тексты на уровень надличностный, не только метаязыковой. Такой направленности проза и поэзия тре-буют, во-первых, естественнонаучных зна-ний (знаний о том, каково строение предме-та, его функции, параметры и пр.), а во-вторых, понимания, где располагаются лингвистические лакуны, и, соответственно, умения выйти за пределы языка, зная его «слабые стороны». И если ранее с этой це-лью обширно использовались эпитеты и ме-тафоры, то сейчас поэзия нуждается в эво-люции инструментов передачи авторского видения мира. Новым этапом в «жизни» ме-тафоры является метабола. Каждый преце-дент использования метаболы «вскрывает» новый зазор в реальности, уникальный слу-чай взаимодействия, взаимопревращения и взаимоуподобления, тем самым стремясь к переконструированию реальности в созна-нии человека. Метабола используется А. Драгомощенко во всех текстах независимо от рода произведения, жанра и года его написания. Она адекватна любому из его произведений: «Пленённые известью трещины, детские пятна солнца, Насквозь истончённые чтением, Слог пропущен, выпукло веки смежены вне сна о побегах, В которых едва ли по зёрнам прочесть убывание снега» [4, с. 140]. В этих строчках автор демонстрирует нам, что зазоры («трещины»), то есть «поня-тийно-логические лакуны» нашего сознания подлежат интерпретации лишь в случае двойного ухода от привычного. Здесь, ско-рее всего, под смеженными «вне сна» века-ми имеется в виду удваивание трансгрес-сивного пространства сновидения, то есть двойная психоделическая практика. В приведённом отрывке очевидна не-привычная сочетаемость (точнее, даже, воз-можно, несочетаемость) слов (прочесть «по зёрнам» «убывание снега»). Дело в том, что синонимия абстрактных, конкретных суще-ствительных, даже глаголов, пропуски слов, частотные вопросительные конструкции, нарушение семантической валентности пре-тендуют на один из возможных вариантов языка, хотя бы в некоторой мере отражаю-щего картину мира. Для передачи картины мира необходи-мо по крайней мере одно техническое сред-ство литературы - визуализация. Она вы-строена на ассоциативном потенциале слова. Однако всякая ассоциация базируется на ра-циональном опыте, который, как правило, обладает кумулятивностью, но отнюдь не гибкостью. Таким образом, накопление опы-та есть система. Но в поэзии Драгомощенко речь идёт о структуре человеческого знания о мире или, если точнее, о структуре космо-са, включающей в себя homo intellegens. Та-кая структура предполагает подвижность, так как подвержена постоянному изменению во времени и в пространстве, текучести. Это выводит нас к проблеме поэтики осязаемости письма. Практика чтения Дра-гомощенко - это в первую очередь транс-грессивная практика. Осязаемость находится за пределами языка, нуждается в сломе су-ществующих норм как языковых ограничи-телей, она складывается из семантического потенциала метаболы, синонимических ря-дов и взлома привычных системных ассоци-ативных связей. Они помещают читателя в космогоническое пространство смыслов, значений, равных друг другу, очищенных от значительного количества искусственно со-зданных «оболочек», связанных с языком и стереотипами мышления человека. Выход к поэтике осязаемости - слож-нейший поэтическо-лингвистический и фи-лософский ход, позволяющий читателю по-ставить под тотальное сомнение свою речь, свои представления о мире: «Ни слово, ни фраза, ни длящийся собою текст не сверша-ются в понимании. Но точно так же они ускользают из собственной завершённости. За границами метафоры пролегает следую-щая метафора» [4, с. 150-151]. Материализация языковых и абстракт-ных реалий здесь воплощается в полной ме-ре. Мы ощущаем всё, что происходит в текстах Драгомощенко, находимся в потоке его метабол и метафор, фиксируемых им яв-лений. Поэтика осязаемости, ярко представ-ленная в творчестве Драгомощенко, - это попытка понять, насколько человеческое со-знание далеко от истины. Да, поэзия - доста-точно наивный и чрезвычайно несовершен-ный способ анализа и диагностики реально-сти, но язык поэзии, вероятно, может послу-жить лакмусовой бумагой и выявить, что именно осталось непознанным и подлежит осмыслению.

About the authors

Andrey Konstantinovich Shipovskiy

Samara University

Email: shipovskiy.ak@gmail.com
Samara, Russia

References

Supplementary files